Итак, достижение просветления дает возможность увидеть вещи такими, какие они есть. Если говорить упрощенно, то в дзене оно обычно достигается благодаря отказу от предвзятого разделяющего мышления и переходу к цельному, неразделяющему видению мира.
Суть неразделяющего мышления сводится к преодолению разделения мира на «себя» и «других». Для этого дзен предлагает выключить из схемы себя, то есть победить свое жадное эго — главную причину омрачений (жажда денег, жажда славы, чревоугодие, сластолюбие и т д.)
Отказ от омрачений осуществляется через практику — аскетизм, направляющий энергию на заботу об окружающих. Практика это не просто инструмент познания в индивидуальных целях: это инструмент спасения.
Буддизм учит, что спасая других, мы спасаем себя. Именно для этого нужна суровая практика, наиболее типичная для странствующих монахов, одним из которых был Мокудзики — яркая фигура позднего японского буддизма, мистик, сочинитель стихов вака, вошедший в историю как самобытный скульптор эпохи Эдо.
Его имя означает буквально «поедающий дерево», но смысл — не в буквальном питании древесиной, а в принадлежности к школе аскетов, которые практиковали питание дарами гор и отказ от обычной пищи из риса и злаков.
Мокудзики родился в 1718 году в провинции Каи (совр. префектура Яманаси). В 14 лет он сбежал из дома, некоторое время жил в Эдо, а затем, разочаровавшись в мирской суете, уехал в Канто, где в 22 года стал странствующим буддийским проповедником.
Его стихи вака косвенно говорят о том, что Мокудзики достиг просветления и вышел на уровень неразделяющего мышления, стирающего искусственные границы цельного мира. Они созвучны с дзенским выражением: «Каждый день — хороший день»:
«Плакать — хорошо.
Смеяться — хорошо.
Всё — путь Будды.»
«Этот мир хорош.
И тот мир хорош.
Просто улыбайся.»
Даже в преклонном возрасте он сохранял ясное, неразделяющее видение вещей, свойственное маленьким детям:
«Восемьдесят восемь —
а я всё иду
как ребёнок.»
Подобно тому как с каждым днем роста чайный лист переходит из качества молодого чая синча в новое качество зрелого чая банча, Мокудзики с каждым прожитым годом двигался к просветлению.
«Старею,
глаза мутнеют —
но Будда всё ярче.»
Кто знает, может быть сделаный из старых листьев банча и есть чай, достигший просветления, чай-будда?
За 92 года своей жизни Мокудзики обошел всю Японию от Хоккайдо до Кюсю, не имея ни копейки денег. Питался подаяниями, останавливался в деревнях, вытачивая для их жителей деревянные статуи будд.
Большинство его статуй, особенно созданные ближе к концу жизни — улыбаются, что находится в сильном контрасте с серьезными, холодными лицами будд официального, храмового буддизма.
В отличии от величественно далеких образов, выполненных в традиционном китайском стиле, улыбающиеся Будды Мокудзики вырезаны в духе национальной японской скульптуры, наполнены дружественной теплотой и близки к простому народу.
Они скорее похожи не на далеких возвышенных бодхисатв, а на живущих рядом друзей или членов семьи, добрых дедушек, в виде которых Мокудзики часто изображал себя.
Один из таких улыбающихся дедушек-автопортретов находится в храме Тэннюдзи в селе Инагава (префектура Хёго). Он с ног до головы разрисован угольками. Говорят, что это сделали дети, игравшие с деревянным Буддой.
На примере зодчества Мокудзики мы видим как усилием монаха-одиночки разрушается искусственная граница между Буддой и обычным человеком. Ведь Будда не был богом, а обычным человеком, достигшим просветления.
Подвижническую деятельность Мокудзики называют народным буддизмом, который был более понятен простым людям нежели ортодоксальный буддизм с его помпезной замкнутостью.
Мокудзики хотел максимально приблизить Будду к повседневной жизни простых людей во имя их спасения, облегчения их страданий.
Можно сказать, что движимый желанием распространения буддизма, Мокудзики, прибегая к силе искусства, стремился сделать буддизм более повседневным: повышал его повседневность.
Буддизм, чай, искусство — все эти спасительные блага двигались в широкие массы в рамках единого механизма милосердия с той лишь разницей, что в продвижении веры и красоты использовались улыбающиеся будды, а в продвижении чая — питкие и доступные чаи банча.
Теперь и я, кажется, чувствую бесконечные взаимосвязи этого огромного мира. Границы стираются и, глядя на согревающую душу улыбку деревянного будды, я вижу большую кружку ароматного, улыбающегося банча.
